Род проходит, и род приходит
По мотивам повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича», переписанной для театра Анастасией Букреевой; под популярную музыкальную классику – адажио Альбинони; с звёздным актёрским составом и аттракционами, помогающими проглотить горькую пилюлю содержания.
Всякий – и стар, и млад – кто в России берётся за описанную Толстым смерть судейского чиновника, норовит подчеркнуть её будничность, универсальность; мол, всякому придётся в пору. Александр Кайдановский дебютировал в 1985-м фильмом «Простая смерть...», Валерий Фокин вернулся из Петербурга в Москву в 2025-м со спектаклем «Обыкновенная смерть». Все отталкиваются от толстовской строчки «Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная и самая ужасная», тем самым, вольно или невольно, уравнивая жизнь и смерть. И игнорируя ужас, притом, что в самой первой главе рефреном звучат слова как раз об ужасных физических страданиях. У Толстого жизнь рифмуется, скорее, с умиранием; и финал повести – парадоксальная строчка «Кончена смерть. Ее нет больше»; хотя именно-то в момент избавления от боли она – материальная, готовая стать медицинским заключением – и наступает.
Смерть – спасение от всего, что ей предшествует; поставить смерть на сцене невозможно по определению; перформативные искусства могут оперировать только тем, что сопутствует жизни – и удивлять фантастическими картинами, возвращая ушедших в мир иной из посмертия.
Смотреть на клинически точно воспроизведённые страдания в театре было бы невыносимо (пусть в реальной жизни многим приходится это выносить), другое дело – макабрические фантасмагории, порой весьма забавные; ими и тешит глаз спектакль о жизни Ивана Ильича.
На Малой сцене Театра Наций художник Алексей Трегубов строит зал для прощаний – вполне современный, универсальный, европейский – в таком не зазорно предстать перед родными и близкими для последнего поцалуя в ледяной лоб. Про то, что это ненастоящий траурный зал, не даёт забыть чёрная ширма по центру;
ширма и притягивает взгляд, и раздражает тем, что выбивается из фешенебельного стиля.
Костюмы, придуманные Трегубовым, из условного XIX века, но понятно, что это не про старину, это про всегда; подсказка, в которой декорация вдруг обернётся метрополитеном и станцией «Площадь Ильича», кажется не самой обязательной виньеткой.
У постамента сходятся семья и сослуживцы главного героя – супруга Прасковья Фёдоровна (Марьяна Спивак), сестра (Елена Морозова), дочь (Глафира Лебедева), сын (в роли маленького Ивана Ильича поочерёдно делят три юных исполнителя), коллеги (Владимир Белостоцкий, Кирилл Быркин, Антон Ескин); здесь же богомольная старушка (Наталья Батрак), горе-доктор (Авангард Леонтьев), дочкин жених Петрищев (Ян Латышев); и буфетный мужик Герасим (Никита Волков), кажется, рядом. Дюжие мужики в чёрных униформах с надписью «Ритуал» на спинах вносят гроб – с Иваном Ильичём (Евгений Миронов); для действующих лиц он мёртв, для нас – живёхонек;
восстаёт любопытным наблюдателем собственной кончины, вспоминает свой оборвавшийся в 45 земной путь, недоумевает-негодует, как же так с ним, таким хорошим, приличным, талантливым человекм вышло.
По сути же, становится нашим посредником между суетным повседневным существованием и потусторонним – в данном случае, театральным – миром: спектакль Фокина мог бы называться «обыкновенный театр». В слово «обыкновенный» я не вкладываю ничего уничижительного; обыкновенный – читай беспримесный, кристальный, абсолютный театр, меняющий регистры и жанры, жонглирующий бытом и гротеском, карнавалом и трагедией.
Поначалу можно предположить, что Фокин двинется в сторону тёмной комедии. На первых минутах получаем не самый броский, но уморительный гэг: трое лысых сослуживцев тянутся поцеловать ручку скорбящей жене Ивана Ильича; у двоих получается, а третий уже не дотягивается, дама ручку убирает; смех на фоне слёз. Но всё сложнее и полистилистичнее. Будет и звонок мобильника – в наши дни не колокол, а телефон звонит по тебе. И дотошный психологический реализм. И запах ладана. И хоровод масок – нестрашная, игривая пляска смерти.
В игре Миронова тонов, красок, эмоций не меньше; в «Обыкновенной смерти» театр Фокина и театр Миронова – синонимы.
Я не мог не вспомнить первый полнометражный кинофильм Фокина «Превращение», где артист играл кафкианского Грегора Замзу: превращения – соль новой совместной работы мастеров.
Позднее всех действующих лиц явится тот персонаж, что заявлен в программке как Неизвестный человек (Владимир Калисанов) – то ли чёрт, то ли Харон, то ли мало ли кто, но весь в чёрном и явно с того света; суровый, деловой, невозмутимый – профессионал. Но это я пока не упомянул второго главного героя – бессловесного гуттаперчевого Двойника Ивана Ильича в исполнении Леонида Тимцуника, чьё лицо спрятано за портретной маской Миронова. Болезнь героя начинается с падения при неудачном перевешивании гардины (занавесь эта в сценографии Трегубова играет свою роль – меняя объёмы, мутируя от обычной шторы к театральному занавесу); в этот фатальный миг герой и раздваивается – не преувеличу, если скажу, что
по залу разносится удивлённое «ах»: почти цирковой, почти иллюзионистский трюк ошарашивает.
Уж кажется, чего только ты в театре не видал – а открываешь рот, как ребёнок; и летишь вслед за этим доппельгангером в ноосферу и достоевских, и сказочных мотивов.
Весь спектакль я фантазировал, что там, за чёрной ширмой, которую в финале непременно откроют. Не хотите знать, останавливайтесь на этих словах; признаться, я был разочарован неоновой белизной – ну да, все мы надеемся на свет в конце неминуемого тоннеля – и буквализацией крылатой державинской фразы «где стол был яств, там гроб стоит». Но так, видимо, и замышлялось:
свет банален, как и смерть.
И кто бы что ни говорил, смерть – это то, что бывает с другими.
